В ГОСТЯХ У МАРШАЛА

Маршал Советского Союза И. Х. Баграмян назначил встречу у себя дома. Мы входим в большую комнату, почти сплошь заставленную стеллажами с книгами. У широкого окна – письменный стол, телефон. На столе стопки рукописей. На машинке отпечатаны главы книги «Так шли мы к Победе», над которой работал маршал. Это продолжение полюбившихся читателям его воспоминаний «Так начиналась война».

Я смотрел на Ивана Христофоровича и невольно думал: вот тот человек, которого трудно представить вне армии. Суровый уклад  военной жизни, неизменные тревоги, бои и сражения, и, наконец, напряженные мирные будни стали страницами его биографии. Имя Баграмяна прочно связано с доблестью и славой армии, с ее победами. О таких принято говорить: военная косточка. Точнее, пожалуй, не скажешь.
Защитник молодой Советской Республики в гражданскую войну, прославленный военачальник в грозные годы Великой Отечественной, Баграмян сделал немало, чтобы отстоять честь, свободу и независимость Родины. В его биографии, как в зеркале, отразились многие исторические события.

…По стеклам окон стучали крупные капли дождя, на плите мурлыкал чайник, девчата с голубого экрана пели о рябинушке… И наш разговор с Иваном Христофоровичем Баграмяном о давно минувшей войне шел как-то особенно свободно, непринужденно.

Мы перебирали пожелтевшие документы, письма, фотографии, грамоты, награды. Так легче было маршалу вспомнить фронтовых друзей, бои и сражения, дороги, пройденные им и его войсками.
Богата и ярка событиями жизнь Баграмяна. Как много выпало на долю этого легендарного человека! Ему довелось воевать еще в гражданскую кавалеристом, командовать эскадроном. В суровые годы Великой Отечественной войны он командующий 11-й армии, а затем 1-го Прибалтийского фронта. Защищал Киев, Москву, громил фашистов под Ростовом-на-Дону и  на Курской дуге.
Войска под командованием Ивана Христофоровича освобождали Прибалтику и Белоруссию, штурмовали Кенигсберг. В июле сорок четвертого ему было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Позже он стал дважды героем.

Маршал – интересный собеседник. Говорил он так, что заслушаешься. Я был покорен его умением рассказывать, его простотой, сердечностью и доброжелательностью.
Ивану Христофоровичу есть что вспомнить, есть что рассказать .

- Время идет, - задумчиво произносит он. – Вот уже мирное небо нашей Родины в тридцать пятый раз было расцвечено салютом в честь Победы, а люди все не могут забыть войну. Тысяча четыреста восемнадцать дней     шла она, и каждый из них - это кровь, смерть, боль и горечь утрат, радость больших и малых побед, каждый – чудеса бесстрашия, мужества, доблести.
- Какие бои и сражения этой войны особенно запомнились? – спрашиваю маршала.

Баграмян задумался, а потом сказал:
- Немало их было. Каждое сражение, каждый бой по-своему запомнился. Но особенно помню Курскую битву. И сегодня свежи в памяти картины небывалого сражения. Командовал я тогда 11-й гвардейской армией.
По плану Ставки Верховного Главнокомандующего Орловскую  группировку немецких войск предусматривалось разгромить несколькими мощными ударами, один из которых приходился на долю нашей гвардейской армии Западного фронта.

При разработке операции «Кутузов» у командующего армией генерала Баграмяна возникли разногласия с командующим Западным фронтом В. Д. Соколовским. Доводы командарма не убедили командующего фронтом, и план операции остался без изменений.

Соколовского и Баграмяна вызвали в Москву. В Генеральном штабе их принял А. И. Антонов и заслушал их планы. Баграмян пытался отстоять свое мнение, но поддержки не получил. По его словам, в споре он «оказался побежденным, но не убежденным». Находясь в Ставке, Баграмян попросил у Верховного разрешения высказать свою точку зрения.
- Сталин не без удивления, - вспоминает Иван Христофорович, - но вместе с тем вполне доброжелательно посмотрел на меня:
- Давайте послушаем Баграмяна, - сказал он.

Снова были развернуты карты. Стараясь сдерживать волнение, я изложил свой план. Заканчивая, оглядел всех, предчувствуя, что сейчас командующий фронтом и заместитель начальника Генштаба обрушатся на меня. Одну-две минуты было молчание. Затем слово взял Соколовский. Он старался опровергнуть мои аргументы.

- Товарищ Сталин, - говорил командующий фронтом, - Баграмян упорно добивается, чтобы ему создали условия, облегчающие решение задачи. Если его послушать, то получается, что нужно не только  усилить боевой состав 11-й гвардейской, но еще поддержать действия его армии ударами соседей.

Верховный, до этого внимательно изучающий карту, поднял голову, вынул изо рта трубку, неторопливо разгладил усы. Все смолкли…

И вдруг Сталин очень тихо и очень спокойно сказал:
- А ведь Баграмян дело говорит. И, по-моему, с его предложениями надо согласиться. Что же касается заботы командарма о более благоприятных условиях для выполнения задачи, то это похвально. Ведь на него же ляжет вся ответственность в случае неудачи.

- На совещании в Ставке, - подчеркнул Баграмян, - наше предложение было принято.
- Наша армия к началу перехода в наступление, - с гордостью продолжал Иван Христофорович, - имела в своем составе двенадцать стрелковых дивизий, два танковых корпуса, четыре танковые бригады, два отдельных танковых полка прорыва, четыре артиллерийских дивизии РГК, семь инженерных батальонов. В ходе наступления нам придали еще два корпуса – танковый и кавалерийский.
Силы и средства армии вполне обеспечивали быстрый прорыв обороны противника на всю тактическую глубину. Но мы понимали и трудность нашего положения, состоящую в том, что армия должна была не только прорвать довольно сильную оборону немцев, но и самостоятельно развивать на большую глубину успех наступления для достижения цели операции.

Главный удар в полосе Западного фронта возлагался на 11-ю гвардейскую, действующую на левом фланге фронта. Она была должна прорвать оборону  фашистских войск у основания орловского плацдарма.
Подготовка наступления велась тщательно, всесторонне и в глубокой тайне. 12 июля в 3 часа 20 минут тысячи орудий и минометов обрушили шквал огня на позиции врага.

С армейского НП генерал Баграмян хорошо видел, как над передним краем и в глубине обороны противника поднялась сплошная стена дыма и пламени. В воздухе появились пикирующие бомбардировщики и  штурмовики…

Очевидец артподготовки в 11-й гвардейской армии, военный журналист Евгений Воробьев писал:
«Только  в самые первые мгновения можно было различить звуки отдельных выстрелов, затем все слилось в осадистый гул. Голоса полковых пушек, дивизионной артиллерии потонули в этом гуле,  и лишь солидные басы сверхбольших калибров, тяжеловесные реплики гаубиц из резерва Главного командования угадывались во всеобщем грохоте. То не был один какой-то гром, то было столпотворение шумов, способных оглушить все живое. Звуки выстрелов слились с неумолчным эхом. Горизонт на юге исчез. За дымом и землей. Земля взметнулась вверх и осталась висеть черной массой вопреки всем законам тяготения. Потом орудийный гул внезапно смолк, и землетрясение прекратилось. Всем показалось, что  они оглохли, - такой непривычной, почти сверхъестественной была тишина.

А затем, после тишины, канонада вторично потрясла небо и землю. К гулу орудий присоединился яростный рев «катюш». Стало  слышно, как в ближайшей роще механики-водители заводят свои танки, готовые к броску.

Баграмян внимательно следил за ходом боя. Это было нелегко: всю местность, реки и озера застлало дымом. Но в армии имелось более пятисот переносных радиостанций, и многие из них находились в подразделениях первых эшелонов, поэтому четкое управление войсками было обеспечено. Командарм, получая доклады с мест, хорошо представлял ход боя и мог воздействовать на него.
По мере продвижения советских войск в глубину вражеского расположения Баграмян переносил вперед армейский командный пункт. Машины оперативной группы командующего осторожно продвигались через разгромленные позиции противника. Командарм видел перепаханные снарядами и бомбами траншеи и глубокие ходы сообщения, разрушенные блиндажи и дзоты. Всюду трупы немцев. Много брошенного оружия. Обломки самолетов. Впечатляющая картина полнейшего разгрома!

Вот поле, где наши войска были контратакованы крупными силами врага. Обгорелые танки с крестами на башнях возле дороги, и на зеленом холме, и в лощинах. Их больше двух десятков – наглядное свидетельство точности огня артиллеристов. Командарму доложили: это работа батарейцев 88-го истребительно-противотанкового дивизиона Ивана Лаптева.
- И артиллеристов, и их командира, - распорядился командующий, - представить к наградам.

А вскоре Баграмян докладывал в штаб фронта: его передовые  части выходят к магистрали Орел – Брянск.
- Курская битва  по своей масштабности, - отметил Иван Христофорович, - значительно превосходило битва под Москвой и Сталинградом. В боях под Москвой к началу контрнаступления участвовало с обеих сторон полтора миллиона человек, на Волге – два, на Курской дуге – более трех миллионов.

Курская битва потрясла фашистскую Германию и ее сателлитов. Фальсификаторы истории, желая умалить значение нашей победы на Курской дуге летом 1943 года, считают эту битву обычной боевой операцией, а  некоторые сравнивают ее с боевыми действиями по захвату острова Сицилия американскими войсками.

Чтобы понять, насколько нелепо такое сравнение, достаточно напомнить, что Сицилию обороняли лишь одиннадцать дивизий гитлеровского блока, тогда как под Курском их было сосредоточено семьдесят.
Курская битва по своему ожесточению и упорству не имела себе равных. Гитлеровцы называли ее «последним сражением за победу Германии». Здесь, в центре России, был сломлен становой хребет фашистской армии.

- Людям моего поколения, - рассказывал Иван Христофорович, - хорошо   памятно время, когда родилась Советская власть, создавалась Рабоче-Крестьянская Красная Армия. Те годы совпали с нашей молодостью, которая выдалась трудной и то же время счастливой, потому что на нас была возложена великая историческая миссия – защита завоеваний Октября.
Армейскую шинель надел я еще в Первую мировую. Восемнадцать лет мне тогда было. И вот с тех пор не расстаюсь с военной формой. Так что на действующей службе я уже шестьдесят два года, почти десять из них воевал.

- Если считать со всеми льготами, - смеялся он, - то, пожалуй, около ста лет выслуги получится.
- Вся моя жизнь связана с армией, - с какой-то особой теплотой заметил Иван Христофорович. – Армия стала для меня, как и для многих других, большой школой, делом всей жизни, судьбой. Советская Армия дала мне все: знания,образование, опыт… С ней я прошел путь от рядового до Маршала Советского Союза.
Баграмян задумался, затем встал, прошелся по кабинету, остановился:
- Для многих армия стала еще роднее за годы Великой Отечественной войны. Памятна воинская служба и тем, кто был в армии в послевоенные годы. И, конечно, дорога и близка она сердцу тех, кто несет сейчас боевую вахту.
- Одним словом, - заключил маршал, - армия – большая школа. В народе верно говорят: мужчина рождается трижды: когда он появляется на свет, когда призывается в армию, и когда, отслужив срок, возмужавшим уходит из нее.
Когда мой племянник впервые надел армейскую шинель, я счастлив был не меньше, чем в день его рождения. Он окончил школу, мог поступить в любой вуз, однако по велению сердца выбрал профессию офицера. И первые его лейтенантские звездочки засияли для меня несказанной радостью. Я увидел в нем воина нашей прекрасной Родины, которую люблю больше всего на свете.
О многом хочется спросить маршала, и нельзя без волнения слушать его спокойную, размеренную речь.
- Вот вы спрашиваете, - говорил он, - как прошла моя юность. А посудите сами, какой она могла быть?
Сделав паузу, Иван Христофорович заметил:
- Тревожной была моя юность. Она прошла в огне войны – Первой мировой и гражданской. В детские годы я часто бывал в родном горном селе Чардахлы, видел жизнь сельской бедноты. Безрадостным было наше детство.
Гнет и унижение терпели сыновья рабочих и крестьян от чиновников, которые презрительно, с издевкой относились к национальным обычаям народов царских окраин. Неудивительно поэтому, что парни всячески старались избегать царской казармы.
Зато с какой радостью шли они в Красную Армию и сражались за Родину доблестно и мужественно.
А сколько в годы гражданской войны было командиров и комиссаров полков, батальонов, рот и взводов, которым даже усов не приходилось брить!
Не могу не вспомнить здесь об одном комсомольце, с которым мне довелось близко познакомиться и подружиться. В 1919 году на Дону, в самом сердце донского казачества, было широко известно имя юного посланца владимирских комсомольцев Николая Соколова. Щупленький на вид восемнадцатилетний комиссар стрелкового полка прославился беззаветной храбростью в боях с Деникиным. Вскоре он стал комиссаром бригады. Его героические дела отмечены двумя орденами Красного Знамени, а бойцы наградили его ласковым и гордым прозвищем «Соколов-Соколенок». Эта кличка так укоренилась  за ним, что и писари стали писать его фамилию не иначе, как Соколов-Соколенок.
Генералы и офицеры вражеских армий,  вышколенные и вымуштрованные в академиях, кадетских корпусах и юнкерских училищах, - подметил Баграмян, - никак не могли понять, что же это такое происходит, отчего это их жестоко колошматит крестьянский мужик Чапаев, девятнадцатилетний киевский медик Щорс, простой кубанский казак Кочубей, такой же простой, но только уже с Дона казак Буденный, луганский слесарь Ворошилов, которым военные академии и во сне не снились? Эти военачальники водили в бой  молодые полки совсем еще юной армии.
Особенно хорошо и близко знал я Семена Михайловича Буденного. Это был народный герой, легендарный полководец! Впервые я услышал о Буденном в двадцатом году, когда командовал кавалерийским эскадроном. Помню, как бойцы в походах и коротких перерывах между боями с каким-то особым подъемом пели песню: «Буденный наш братишка, с нами весь народ…»
- Вот какие бойцы и командиры были в Красной Армии! – как бы подытожил Иван Христофорович. – Мне, например, вспоминается, как в августе сорок четвертого года фашисты предприняли отчаянные усилия приостановить наступление наших войск в Прибалтике. Надо было во что бы то ни стало переломить отчаянный бросок врага. И каждый воин  1-го Прибалтийского фронта, которым мне в то время выпала часть командовать, делал для этого все, что мог.
Запомнилась маршалу при штурме Кенигсберга и такая деталь. Здесь, в глубоких подземных казематах, располагалась ставка Гитлера, прозванная самими немцами «Волчьим логовом».
- Представьте наше состояние, - взгляд Баграмяна посуровел. – В ноябре сорок первого фашисты стояли у стен родной Москвы. Теперь, весной сорок пятого, мы стоим, как говорится, у врат цитадели германского милитаризма Кенигсберга и занесли над ним свой карающий меч… Роли, как понимаете, поменялись. У нас – отличное боевое настроение, у немцев – звериная злоба обреченных.
В Кенигсберге войну я и закончил. Буря восторга, охватившая воинов, вылилась повсеместно во всех частях как на переднем крае, так и в тылу в стихийные салюты в честь долгожданной Победы. Трассирующие снаряды и пули расцветили голубое небо.
- Вы не раз были свидетелем подвига советского солдата. Что помогло ему побеждать врагов? – спросил я маршала.
- Святая любовь к Родине и лютая ненависть к врагам. Любовь к Отчизне, к советской земле… С чем сравнить ее? Пожалуй, только с материнской любовью. Помните миф о древнегреческом герое Антее? Когда он потерял силы в борьбе, то стоило ему прикоснуться к матери-земле,  как силы вновь возвращались к нему. Так и наши бойцы. В годы гражданской войны они сумели постоять за молодую Страну Советов. То же  самое повторилось в годы Великой Отечественной. Фашистские захватчики были разбиты наголову, не помогли им ни внезапность, ни первоклассное  по тому времени оружие… Ведь самое сильное оружие – это любовь к своей Родине, вера в те идеалы, за которые боролся В. И. Ленин.
- Что самое ценное, на ваш взгляд, в облике нашего современника?
- Преданность идеалам, - ответил Иван Христофорович. – Судьба Советской Родины – наша судьба. Каждый должен сердцем чувствовать ответственность за дело, которое ему поручено. Самая дальняя дорога начинается с первого шага. Так и в военной службе молодого человека.  Первый вылет на реактивном самолете, первая танковая атака, первая ракетная стрельба, первый выход в океан… Не доглядишь, как говорится, оком – заплатишь боком.
- Значит, правы те ребята, которые надеются, что армия «обкатает» их?
- Правы и неправы, - заметил Иван Христофорович. – К службе надо готовиться заранее. Тот, кто во всяком благородном деле плетется в хвосте, морально обкрадывает себя и других. Такой человек напоминает отсыревший порох:  вспышки есть, а силы нет. Надо быть беспощадным к себе, повышать сознательность, проявлять жажду к знаниям,  практике, опыту…
Да, все мы  пахари и металлисты, каменщики и инженеры, ученые – непременно солдаты. Солдатами были отцы и деды нынешних воинов. Солдатами себя называют и рядовой, и генерал, и маршал.  Это гордое имя –солдат.

Солдат – звание поистине высокое. Солдатами называли себя Суворов, Кутузов, Жуков и многие другие полководцы нашего Отечества. Почетным красноармейцем первой роты 195-го Ейского стрелкового полка был Владимир Ильич Ленин.

- Вы знаете, - вдруг  оживился маршал, - мне не раз приходилось водить солдат в ожесточенные атаки, наблюдать за действиями войск с командных пунктов армии и фронта.
Легким жизненный путь нашего поколения никак не назовешь. Мы прошли через свинцовую пургу, пламя войн, и кровью доказали свою верность народу.
- Много лет прошло, как закончилась война, - прощаясь, сказал Иван  Христофорович Баграмян. – Но мы, фронтовики, никак  не можем забыть эту страшную войну. Мы особенно помним военные годы. Помним во всех подробностях,  трагических и страшных, героических и возвышенных. Война была великим народным подвигом и великой народной болью. Победа наша стала великой народной гордостью и славой.

А. ЕГОРОВ.