Мать солдата

23 мая исполнилось 20 лет со дня казни в чеченском плену воина-пограничника Евгения Родионова. Он был обезглавлен бандитами 23 мая 1996 года за отказ снять нательный крест.

Это были смутные времена Первой чеченской войны, и армейское руководство, объявив его дезертиром, прекратило поиски. Тогда его мать Любовь Васильевна Родионова, заложив квартиру, сама отправилась в Чечню на поиски сына. Она его нашла… Выкопала и опознала по тому самому нательному крестику.

Позже Евгений Родионов был удостоен ордена Мужества, посмертно.

Подольский район Московской области, село Сатино-Русское. С раннего утра к Вознесенскому храму съезжаются автобусы и легковушки из разных регионов России, на некоторых даже украинские номера.

После литургии по кладбищенской тропинке люди вереницей идут к могиле Жени. Здесь, на опушке леса, он нашел последнее упокоение.
Море цветов, свечи, иконы и маленькая фотография 19-летнего пограничника. На высоком кресте надпись:

«Здесь лежит русский солдат Евгений Родионов, защищавший Отечество и не отрекшийся от Христа, казненный под Бамутом 23 мая 1996 года».

Рядовой Евгений Родионов, 1995 г. Фото из архива Л.В. Родионовой

20 лет прошло со дня его смерти, но на дорожке к могиле не протолкнуться. Много военных, ветеранов локальных конфликтов, священники, дети, старики, молодежь. Одна за другой служатся панихиды. Заупокойные песнопения сменяются радостными пасхальными, и приветствием «Христос воскресе!»

Замечаю большую группу священников и прихожан с Украины, кто-то из Киева, другие из Днепропетровска. В прошлые годы в этот день почтить память русского солдата Евгения Родионова в Сатино-Русское с Украины приезжали целыми автобусами — сегодня их меньше. Но не потом что верующие на Украине как-то поменяли свое отношение… Просто, как посетовал днепропетровский батюшка, из-за конфликта последних лет гораздо сложнее стало преодолевать границу.

Здесь, на могиле Родионова, нет разделения на национальности, и не важно, каких политических взглядов ты придерживаешься. Перед одним крестом бок о бок стоят русские и украинцы, военные и гражданские, священники и миряне. Среди них, никак не выделяясь, тихонько стоит и мать Жени — Любовь Васильевна Родионова.

Улыбнулась, повела к развернутой рядом с храмом военной полевой кухне. Гречневая каша с тушенкой, чай. Поговорили о знакомых, семье и сегодняшней переменчивой погоде. Как старые приятели. Все и так уже сказано — заново ворошить прошлую неимоверную боль незачем.
С Любовью Васильевной Родионовой мы знакомы давно…

Когда я впервые брал у нее интервью, слушал бесстрастный рассказ о том, как она 9 месяцев блуждала по Чечне в поисках сына, своими руками выкапывала его тело, а потом искала его голову — только удивлялся, почему она еще жива, как выдержало сердце матери все эти «хождения по мукам».

— Я хотела бы, чтобы те две рябины, которые Женя посадил в 7 лет, жили долго. Это та ниточка, которая меня связывает с ним. Я знаю, прошлым жить нельзя. Да я в общем-то и не живу... Но я благодарю всех людей, которые, надев военную форму, остаются верными присяге навсегда. Мы так устали воевать! Очень хочется мира, услышать пение птиц, шелест листвы, перестать слышать взрывы. Сегодня у него день рождения!

Так сложилась судьба — в один день Любовь Васильевна отмечает день рождения сына, и день его смерти.

***

Евгений Родионов родился 23 мая 1977 года. В Первую чеченскую пошел в пограничные войска, зимой 96-го, под Бамутом был захвачен боевиками. 100 дней в плену. 23 мая, в свой день рождения, рядовой Родионов был казнен.

Где ее сын и что с ним на самом деле произошло, Любовь Васильевна узнала не сразу:

— Я получила телеграмму, которая перевернула всю мою жизнь. В телеграмме было написано, что мой сын — дезертир. Но я-то знала, что Женя попал в беду! Я поехала в Чечню. В Ханкале была комиссия по розыску военнопленных, и первое время я надеялась, что кто-то поможет мне в поисках. Только потом, со временем, я поняла, что в Чечне на тот момент, в 96-м году — все решали только деньги, и больше ничего!.. Ситуация была крайне непростая.

Любовь Васильевна отводит взгляд в сторону:

— Это был период заключения Хасавюртовских соглашений, где о пленных с российской стороны не было ни слова.

Тогда, в 96-м в поисках сына она в одиночку исходила половину Чечни. Терять ей было уже нечего, она шла в лагеря боевиков, встречалась с полевыми командирами, с тех пор лично знакома со всеми главарями и «бригадными генералами».

— Со всеми... Помните, много говорили про Доку Умарова, — а я знала его другим. Я знала его в день свадьбы, когда он был веселый красивый парень, и никто не ожидал, что из него вырастет такое чудовище...

Даже не верится: Родионова два раза попадала в лагерь Хаттаба!

— Я жила в лагере у Хаттаба по две недели. Наверное, я единственная, у которой есть фотография рядом с Хаттабом. Я заплатила сто рублей мальчику с «Полароидом» (у них это тоже был такой бизнес) и сказала, что, если ты сфотографируешь, я тебе еще столько же дам.

Позже эта случайная фотография с известным арабским наемником стала для Родионовой пропуском в отряды самых известных боевиков.

— Я знала всех, я встречалась раз пятнадцать с Масхадовым... Мне было очень жаль этого человека. Российский офицер, получивший образование, в принципе неплохо живший — как случилось, что он стал на той стороне? Он пытался каждый раз показать, что он что-то может. Но на самом деле он не мог ничего. В то время каждый боевик, взявший в плен заложников, был хозяином этих заложников и никому не подчинялся. Много раз я слышала, как лично Масхадов говорил Руслану Хойхороеву и Гелаеву: «Отдайте ей сына, если он у вас!» — на что они отвечали: «Командуй у себя в Грозном, а в Бамуте мы хозяева!»

Жизнь без сына теряет смысл, и она шла дальше, на поиски, вглубь Чечни. Минные поля и растяжки, обстрелы, издевательства и побои — она прошла все. 2 апреля, ломая ей позвоночник, младший брат Басаева — Ширвани — был уверен, что, наконец, добил «русскую маму».

— Да, 2 апреля у меня очередной день рождения. Когда Ширвани Басаев сломал мне позвоночник и ребра. В общем, было очень не просто...

Кто знает? Может, лучше бы она тогда умерла, с надеждой, что сын жив. Впереди ее ожидало ТАКОЕ горе, после которого обычно теряют рассудок. Но Господь почему-то сохранил ей и жизнь, и рассудок.

— Так получилось, что 23 октября (за двадцать лет до этого) я выходила замуж... И вот в этот день я потом выкапывала своими руками свою кровиночку... Было это в Бамуте, в одиннадцать часов ночи. Под Лысой горой в пойме реки, где когда-то был пионерский лагерь всесоюзного значения.

В лагере боевиков с Хаттабом. Чечня, 1996 г. Л.В. Родионова — третья справа. Фото из архива Л.В. Родионовой

К тому моменту она уже знала, что сына больше нет. Сами убийцы с упоением рассказывали, как расстреляли троих пленных солдат, сослуживцев Жени. Но в Родионова стрелять не стали. Ведь он отказался снять нательный крестик, не подчинился — этого бандиты не могли потерпеть. Евгению Родионову отрезали голову.

— Они говорили, что он не хотел подчиняться, а мы не могли этого допустить. Он мог жить... «Если бы он тебя любил — у него был выбор». То есть сними крест, встань в наши ряды, будешь нашим братом... А что это значит? То есть стрелять в своих, обязательно.

Для тех, кто никогда не был в Чечне и о той войне лишь знает из телерепортажей, мы должны пояснить одну деталь. Там, в плену у боевиков, невозможно было снять с себя крестик и принять ислам понарошку, с мыслью, что потом удастся убежать, покаяться и снова стать христианином и добрым человеком.

Снять крест и провозгласить Аллаха — это лишь первый шаг, за которым следовало пролитие крови: новообращенного в ислам боевики заставляли убить другого пленного, кровавый ритуал снимался на камеру. После этого обратной дороги уже не было...

Понимал ли это, находясь в плену, рядовой Родионов, не знает никто, но свой выбор он сделал.

Мы не умрем мучительною жизнью,
Мы лучше верной смертью — оживем!..

Владимир Высоцкий

— Не бывает иначе! Снять крестик — первый шаг, — говорит Любовь Васильевна. — А дальше шла цепочка таких вещей, после которых человек не мог себя чувствовать человеком. Не мог Женя так поступить, не мог! И все его трое друзей тоже не могли.

Чтобы найти сына, она заложила квартиру. За эти деньги чеченцы наконец указали ей место, где зарыт ее Женя. И она стала копать.

— Я не знаю, как случилось, что тогда я сказала... Я не хотела верить, что это он, хотя уже несколько человек подтвердили, что это он... И тогда вслух, чтобы изменить судьбу, я сказала эти слова: «Если на нем нет крестика, то это не он!» И мне было страшно. Впервые я потеряла сознание, за все девять месяцев поисков, когда рядовой солдат, помогавший при раскопке, вдруг крикнул: «Крестик!..» Я никогда не забуду этого. Потому что это для меня... Для меня это был знак, что Бог есть, что вот это Он мне явил по моему неверию, полному неверию. Я ведь коммунистом была с пятилетним стажем.

Она узнала его одежду, шерстяные носки, которые сама ему связала. Тела четверых пограничников отвезли на экспертизу в Ростов, в лабораторию. Но для нее хождения по мукам еще не закончились.

— Шестого ноября в очередной раз я поехала в Чечню. Потому что все ребята оказались в сборе, а Женя — не совсем…

Что значит «все ребята в сборе, а Женя — не совсем»? В этих словах Родионовой сокрыт ужас. Просто тела троих найдены целиком, у четвертого тела, ее сына, не хватало одной детали... Головы. И мать вновь отправилась в Чечню — искать голову Жени.

С телом сына. Чечня, 1996 г. Фото из архива Л.В. Родионовой

Ее отговаривали: нельзя столько испытывать судьбу.

— Меня провожал Владимир Владимирович Щербаков из лаборатории. У него были слезы в глазах, он говорил: ты не вернешься! Подумай, кто будет хоронить твоего сына?!

Но она вернулась. Она нашла. При ней был ящик.

— Щербаков лично встречал меня на вокзале, мы обнялись как самые родные люди. Хотя он был начальником лаборатории, а я очередной матерью, которых через его руки и сердце проходили тысячи. Я вернулась. И 20 ноября ночью самолет меня доставил во Внуково. Принесли этот огромный ящик к дому. Люди ждали, но потом разошлись. И остались мы с сыном вдвоем. До утра... Я не сомкнула глаз, я сидела и разговаривала с ним. Хотя мне предлагали положить его где-то в военкомате, в актовом зале. Я не хотела этого слышать, поскольку я слишком долго была с ним в разлуке. Я хотела наговориться... Надышаться...

С опушки леса ветер уносил в поле церковные песнопения, звенело кадило, трижды прогрохотал автоматный залп салютной группы. Молоденькие девчушки крестились, целовали крест над могилой.

Мельком глянув в их серьезные сосредоточенные лица, словно стесняясь, Любовь Васильевна отвела меня в сторону и неожиданно сдавленным голосом произнесла:

— Чем страшны вот эти войны, современные локальные? После них не остается ничего. Они, наши самые близкие, погибают, не успев познать любви, не оставив детей — это очень страшно... Но я хотела бы, когда приду «туда», чтобы он не упрекал меня, а улыбнулся и одобрил мою жизнь, которую я проживаю без него.

Мы прошли тогда с Родионовой от могилы сына по полю к храму всего двести метров. Двести метров воспоминаний длиною в жизнь... Почему она выжила, почему не лишилась рассудка?! Как вынесло все это сердце матери? Не иначе как там, на небесах — сын за нее молится. Рядовой Евгений Родионов.

Двадцать лет прошло. Но память людская до сих пор хранит светлый образ молодого парнишки в военной гимнастерке. Оказавшись на войне и не убив никого из врагов, он — победил.

***

Московская область, с. Сатино-Русское, 23 мая 2016 г.

Фото автора