Мать солдата

23 мая исполнилось 20 лет со дня казни в чеченском плену воина-пограничника Евгения Родионова. Он был обезглавлен бандитами 23 мая 1996 года за отказ снять нательный крест.

Это были смутные времена Первой чеченской войны, и армейское руководство, объявив его дезертиром, прекратило поиски. Тогда его мать Любовь Васильевна Родионова, заложив квартиру, сама отправилась в Чечню на поиски сына. Она его нашла… Выкопала и опознала по тому самому нательному крестику.

Позже Евгений Родионов был удостоен ордена Мужества, посмертно.

Подольский район Московской области, село Сатино-Русское. С раннего утра к Вознесенскому храму съезжаются автобусы и легковушки из разных регионов России, на некоторых даже украинские номера.

После литургии по кладбищенской тропинке люди вереницей идут к могиле Жени. Здесь, на опушке леса, он нашел последнее упокоение.
Море цветов, свечи, иконы и маленькая фотография 19-летнего пограничника. На высоком кресте надпись:

«Здесь лежит русский солдат Евгений Родионов, защищавший Отечество и не отрекшийся от Христа, казненный под Бамутом 23 мая 1996 года».

Рядовой Евгений Родионов, 1995 г.Рядовой Евгений Родионов, 1995 г. Фото из архива Л.В. Родионовой

20 лет прошло со дня его смерти, но на дорожке к могиле не протолкнуться. Много военных, ветеранов локальных конфликтов, священники, дети, старики, молодежь. Одна за другой служатся панихиды. Заупокойные песнопения сменяются радостными пасхальными, и приветствием «Христос воскресе!»

Замечаю большую группу священников и прихожан с Украины, кто-то из Киева, другие из Днепропетровска. В прошлые годы в этот день почтить память русского солдата Евгения Родионова в Сатино-Русское с Украины приезжали целыми автобусами — сегодня их меньше. Но не потом что верующие на Украине как-то поменяли свое отношение… Просто, как посетовал днепропетровский батюшка, из-за конфликта последних лет гораздо сложнее стало преодолевать границу.

Здесь, на могиле Родионова, нет разделения на национальности, и не важно, каких политических взглядов ты придерживаешься. Перед одним крестом бок о бок стоят русские и украинцы, военные и гражданские, священники и миряне. Среди них, никак не выделяясь, тихонько стоит и мать Жени — Любовь Васильевна Родионова.

Улыбнулась, повела к развернутой рядом с храмом военной полевой кухне. Гречневая каша с тушенкой, чай. Поговорили о знакомых, семье и сегодняшней переменчивой погоде. Как старые приятели. Все и так уже сказано — заново ворошить прошлую неимоверную боль незачем.
С Любовью Васильевной Родионовой мы знакомы давно…

Когда я впервые брал у нее интервью, слушал бесстрастный рассказ о том, как она 9 месяцев блуждала по Чечне в поисках сына, своими руками выкапывала его тело, а потом искала его голову — только удивлялся, почему она еще жива, как выдержало сердце матери все эти «хождения по мукам».

— Я хотела бы, чтобы те две рябины, которые Женя посадил в 7 лет, жили долго. Это та ниточка, которая меня связывает с ним. Я знаю, прошлым жить нельзя. Да я в общем-то и не живу... Но я благодарю всех людей, которые, надев военную форму, остаются верными присяге навсегда. Мы так устали воевать! Очень хочется мира, услышать пение птиц, шелест листвы, перестать слышать взрывы. Сегодня у него день рождения!

Л.В. Родионова на могиле сына

Так сложилась судьба — в один день Любовь Васильевна отмечает день рождения сына, и день его смерти.

***

Евгений Родионов родился 23 мая 1977 года. В Первую чеченскую пошел в пограничные войска, зимой 96-го, под Бамутом был захвачен боевиками. 100 дней в плену. 23 мая, в свой день рождения, рядовой Родионов был казнен.

Где ее сын и что с ним на самом деле произошло, Любовь Васильевна узнала не сразу:

— Я получила телеграмму, которая перевернула всю мою жизнь. В телеграмме было написано, что мой сын — дезертир. Но я-то знала, что Женя попал в беду! Я поехала в Чечню. В Ханкале была комиссия по розыску военнопленных, и первое время я надеялась, что кто-то поможет мне в поисках. Только потом, со временем, я поняла, что в Чечне на тот момент, в 96-м году — все решали только деньги, и больше ничего!.. Ситуация была крайне непростая.

Любовь Васильевна отводит взгляд в сторону:

— Это был период заключения Хасавюртовских соглашений, где о пленных с российской стороны не было ни слова.

Тогда, в 96-м в поисках сына она в одиночку исходила половину Чечни. Терять ей было уже нечего, она шла в лагеря боевиков, встречалась с полевыми командирами, с тех пор лично знакома со всеми главарями и «бригадными генералами».

— Со всеми... Помните, много говорили про Доку Умарова, — а я знала его другим. Я знала его в день свадьбы, когда он был веселый красивый парень, и никто не ожидал, что из него вырастет такое чудовище...

Даже не верится: Родионова два раза попадала в лагерь Хаттаба!

— Я жила в лагере у Хаттаба по две недели. Наверное, я единственная, у которой есть фотография рядом с Хаттабом. Я заплатила сто рублей мальчику с «Полароидом» (у них это тоже был такой бизнес) и сказала, что, если ты сфотографируешь, я тебе еще столько же дам.

Позже эта случайная фотография с известным арабским наемником стала для Родионовой пропуском в отряды самых известных боевиков.

— Я знала всех, я встречалась раз пятнадцать с Масхадовым... Мне было очень жаль этого человека. Российский офицер, получивший образование, в принципе неплохо живший — как случилось, что он стал на той стороне? Он пытался каждый раз показать, что он что-то может. Но на самом деле он не мог ничего. В то время каждый боевик, взявший в плен заложников, был хозяином этих заложников и никому не подчинялся. Много раз я слышала, как лично Масхадов говорил Руслану Хойхороеву и Гелаеву: «Отдайте ей сына, если он у вас!» — на что они отвечали: «Командуй у себя в Грозном, а в Бамуте мы хозяева!»

Жизнь без сына теряет смысл, и она шла дальше, на поиски, вглубь Чечни. Минные поля и растяжки, обстрелы, издевательства и побои — она прошла все. 2 апреля, ломая ей позвоночник, младший брат Басаева — Ширвани — был уверен, что, наконец, добил «русскую маму».

— Да, 2 апреля у меня очередной день рождения. Когда Ширвани Басаев сломал мне позвоночник и ребра. В общем, было очень не просто...

Кто знает? Может, лучше бы она тогда умерла, с надеждой, что сын жив. Впереди ее ожидало ТАКОЕ горе, после которого обычно теряют рассудок. Но Господь почему-то сохранил ей и жизнь, и рассудок.

— Так получилось, что 23 октября (за двадцать лет до этого) я выходила замуж... И вот в этот день я потом выкапывала своими руками свою кровиночку... Было это в Бамуте, в одиннадцать часов ночи. Под Лысой горой в пойме реки, где когда-то был пионерский лагерь всесоюзного значения.

В лагере боевиков с ХаттабомВ лагере боевиков с Хаттабом. Чечня, 1996 г. Л.В. Родионова — третья справа. Фото из архива Л.В. Родионовой

К тому моменту она уже знала, что сына больше нет. Сами убийцы с упоением рассказывали, как расстреляли троих пленных солдат, сослуживцев Жени. Но в Родионова стрелять не стали. Ведь он отказался снять нательный крестик, не подчинился — этого бандиты не могли потерпеть. Евгению Родионову отрезали голову.

— Они говорили, что он не хотел подчиняться, а мы не могли этого допустить. Он мог жить... «Если бы он тебя любил — у него был выбор». То есть сними крест, встань в наши ряды, будешь нашим братом... А что это значит? То есть стрелять в своих, обязательно.

Для тех, кто никогда не был в Чечне и о той войне лишь знает из телерепортажей, мы должны пояснить одну деталь. Там, в плену у боевиков, невозможно было снять с себя крестик и принять ислам понарошку, с мыслью, что потом удастся убежать, покаяться и снова стать христианином и добрым человеком.

Снять крест и провозгласить Аллаха — это лишь первый шаг, за которым следовало пролитие крови: новообращенного в ислам боевики заставляли убить другого пленного, кровавый ритуал снимался на камеру. После этого обратной дороги уже не было...

Понимал ли это, находясь в плену, рядовой Родионов, не знает никто, но свой выбор он сделал.

Мы не умрем мучительною жизнью,
Мы лучше верной смертью — оживем!..

Владимир Высоцкий

— Не бывает иначе! Снять крестик — первый шаг, — говорит Любовь Васильевна. — А дальше шла цепочка таких вещей, после которых человек не мог себя чувствовать человеком. Не мог Женя так поступить, не мог! И все его трое друзей тоже не могли.

Чтобы найти сына, она заложила квартиру. За эти деньги чеченцы наконец указали ей место, где зарыт ее Женя. И она стала копать.

— Я не знаю, как случилось, что тогда я сказала... Я не хотела верить, что это он, хотя уже несколько человек подтвердили, что это он... И тогда вслух, чтобы изменить судьбу, я сказала эти слова: «Если на нем нет крестика, то это не он!» И мне было страшно. Впервые я потеряла сознание, за все девять месяцев поисков, когда рядовой солдат, помогавший при раскопке, вдруг крикнул: «Крестик!..» Я никогда не забуду этого. Потому что это для меня... Для меня это был знак, что Бог есть, что вот это Он мне явил по моему неверию, полному неверию. Я ведь коммунистом была с пятилетним стажем.

Она узнала его одежду, шерстяные носки, которые сама ему связала. Тела четверых пограничников отвезли на экспертизу в Ростов, в лабораторию. Но для нее хождения по мукам еще не закончились.

— Шестого ноября в очередной раз я поехала в Чечню. Потому что все ребята оказались в сборе, а Женя — не совсем…

Что значит «все ребята в сборе, а Женя — не совсем»? В этих словах Родионовой сокрыт ужас. Просто тела троих найдены целиком, у четвертого тела, ее сына, не хватало одной детали... Головы. И мать вновь отправилась в Чечню — искать голову Жени.

С телом сынаС телом сына. Чечня, 1996 г. Фото из архива Л.В. Родионовой

Ее отговаривали: нельзя столько испытывать судьбу.

— Меня провожал Владимир Владимирович Щербаков из лаборатории. У него были слезы в глазах, он говорил: ты не вернешься! Подумай, кто будет хоронить твоего сына?!

Но она вернулась. Она нашла. При ней был ящик.

— Щербаков лично встречал меня на вокзале, мы обнялись как самые родные люди. Хотя он был начальником лаборатории, а я очередной матерью, которых через его руки и сердце проходили тысячи. Я вернулась. И 20 ноября ночью самолет меня доставил во Внуково. Принесли этот огромный ящик к дому. Люди ждали, но потом разошлись. И остались мы с сыном вдвоем. До утра... Я не сомкнула глаз, я сидела и разговаривала с ним. Хотя мне предлагали положить его где-то в военкомате, в актовом зале. Я не хотела этого слышать, поскольку я слишком долго была с ним в разлуке. Я хотела наговориться... Надышаться...

С опушки леса ветер уносил в поле церковные песнопения, звенело кадило, трижды прогрохотал автоматный залп салютной группы. Молоденькие девчушки крестились, целовали крест над могилой.

Мельком глянув в их серьезные сосредоточенные лица, словно стесняясь, Любовь Васильевна отвела меня в сторону и неожиданно сдавленным голосом произнесла:

— Чем страшны вот эти войны, современные локальные? После них не остается ничего. Они, наши самые близкие, погибают, не успев познать любви, не оставив детей — это очень страшно... Но я хотела бы, когда приду «туда», чтобы он не упрекал меня, а улыбнулся и одобрил мою жизнь, которую я проживаю без него.

Мы прошли тогда с Родионовой от могилы сына по полю к храму всего двести метров. Двести метров воспоминаний длиною в жизнь... Почему она выжила, почему не лишилась рассудка?! Как вынесло все это сердце матери? Не иначе как там, на небесах — сын за нее молится. Рядовой Евгений Родионов.

Двадцать лет прошло. Но память людская до сих пор хранит светлый образ молодого парнишки в военной гимнастерке. Оказавшись на войне и не убив никого из врагов, он — победил.

***

Московская область, с. Сатино-Русское, 23 мая 2016 г.

Фото автора

Село Сатино-Русское, 23 мая 2016 года

Село Сатино-Русское, 23 мая 2016 года

Село Сатино-Русское, 23 мая 2016 года

 

 
24 мая 2019 г.
Регион: Москва

Другие новости





Архив

Архив
Единый час духовности «Голубь мира»
Наша Общая Победа
ПАРТНЕРСТВО "ШКОЛЫ-ПОБРАТИМЫ"
<
>
Controller: Material.item | _news_item;
Time: 0.665;
DB: 53 за 0.178;
RAM: 13.4 из 128M;
Memcache: не установлен